дрожа, ответил Зума, – кусок известного рифа на западной стороне острова Рэфона, ваше высочество видит его тёмно-красный цвет.

Донджалоло спросил:

– Варнопи, есть ли у тебя часть этого же кораллового рифа?

– Есть, ваше высочество, – сказал Варнопи, – она здесь.

Взяв её с его руки, Донджалоло пристально посмотрел на свою, бесцветную, с белым оттенком, затем бросил её на пол:

– О, могущественный Оро! Правда живёт в своём источнике, откуда каждый должен пить самостоятельно. Для меня тщетны все надежды на какое-либо познание Марди! Прочь! Лучше ничего не знать, чем быть обманутым. Разойдитесь!

И Донджалоло встал и удалился.

Среди присутствующих поднялся шторм криков; некоторые заняли сторону Зумы, другие – Варнопи, каждый из которых, в свою очередь, был объявлен человеком, на которого можно положиться.

Тихо наблюдавший и отмечавший всё это Баббаланья, прислонившись к одному из пальмовых столбов, спокойно сказал королю Медиа:

– Мой господин, я видел этот самый риф в Рафоне. С различных сторон он имеет разные цвета. Что касается Зумы и Варнопи, то оба неправы и оба правы.

Глава LXXX III

Они посещают зависимые островки

Спустя три дня, не найдя Йиллы в Вилламилле, мы решили проститься с Донджалоло, который расточал на нас много нежности, и, с некоторой неохотой со стороны Медиа, оставили долину.

Одну за другой мы тогда посетили внешние деревни Жуама и, проплыв по воде, блуждали несколько дней среди относящихся к Жуаму островов. Там мы увидели наместников короля, которые правили в его отсутствие: тех вождей, которыми Донджалоло гордился, и следовательно, честных, скромных и верных, а потому занятых улучшением условий жизни тех, кем они правили. Уже говорилось, что Донджалоло был отзывчивым принцем и временами серьёзно заботился о благосостоянии своих подданных, хотя и имел на него собственный державный взгляд. Но, увы, в той солнечной высокой башне среди гор, где он жил, мог ли Донджалоло быть уверен, что поручения, предписанные его указами, исполнялись в местах, навсегда скрытых от его глаз? Ах! Очень мягкими, очень невинными, очень набожными лица наместников короля представали во время их ежемесячных посещений Вилламиллы. Но каким же жестоким становился их облик, когда они возвращались к своим островкам и предавались всем возможностям тиранов, как римский магистр Веррес, растоптавший права сицилийцев.

Как кармелиты, они прибывали к Донджалоло босыми, но у себя дома их гордые подданные были превращены в рабов. Перед своим опоясанным королевским поясом принцем наместники стояли, словно обвязанные верёвками униженные монахи-францисканцы, но теми же верёвками возле своих дворцов они душили Невиновность и Правду.

В поисках Йиллы, всё ещё разочарованные, мы брели через земли, которыми управляли эти вожди, и тогда Баббаланья воскликнул:

– Давайте уедем, ведь наши поиски бесполезны на островах, где правят королевские наместники.

На рассвете, во время погрузки для путешествия в отдалённые земли, к нам прибыли особые посыльные от Донджалоло, сказав, что их государь сокрушён скорой разлукой с Медиа и Тайи и умоляет их воротиться со всей поспешностью, поскольку в течение этого самого утра в Вилламилле готовится королевский банкет, к которому приглашено много соседних королей, большинство из которых уже прибыло.

Объявив, что из-за отсутствия альтернативы следует пойти навстречу пожеланиям, Медиа согласился, и мы с посыльными короля вернулись в речную долину.

Глава LXXX IV

Тайи на пиру двадцати пяти королей

Уже был день, когда мы вышли из узкого прохода. И, узнав, что наш хозяин принимает своих гостей в Дневных палатах, направили туда наши шаги.

Мягко касаясь наших лиц, проносились счастливые бризы Оми, шевеля листьями наверху, в то время как тут и там за деревьями показались идолы – хранители королевских чертогов, взявшиеся за руки, перевязанные фестонами из цветов. А далее, на том же уровне, искрились кивающими коронами короли, как сполохи северного сияния, сверкающие на горизонте.

Рядом со своим полуденным другом, каскадом в устье грота, отдыхал на своей тёмно-красной циновке Донджалоло, облачённый в одеяние из самой прекрасной белой мардианской таппы с изображениями ярких жёлтых ящериц, столь любопытно нанесёнными на ткань, что она казалась покрытой золотыми мышами.

Пояс Марджоры красовался на его талии, постукивая подвешенными на ниточках зубами его родителей. Украшенная диадемой из драгоценных камней молочно-белая тиара-тюрбан увенчивала его лоб, над которой разгонял воздух веер из перьев пинтадо.

Но что сжимала его рука? Скипетр, подобный тем же скипетрам, оставленным среди кораллов у его ног. Полированная бедренная кость, однажды опознанная Плетёной Бородой как принадлежащая убитому Тии. Чтобы подчеркнуть своё непреклонное желание управлять, сам Марджора выбрал эту эмблему власти над людьми.

Но даже эта старая злоба к мёртвому Тии когда-то была превзойдена. Во времена узурпатора преобладало поверье, что слюна королей никогда не должна касаться земли, и Хроники Мохи упоминали, что в течение всей жизни Марджоры череп Тии служил основной цели: ненависти Марджоры, которую никакая земля не могла похоронить.

Всё же некоторые традиции, как эти, иногда кажутся сомнительными. Существует множество людей, отрицающих существование горба, морального и физического, у Ричарда Глостера.

Всё ещё неосознанно продвигаясь в общем веселье, мы заметили, как Их Высочества болтали друг с другом, как самые простые смертные плебеи, исполненные таким же весельем, как монахи в старину. Но когда они заметили наше приближение, всё изменилось. Пара властелинов, которые игриво шутили, принялись поспешно приспосабливать свои диадемы обратно и застыли, смотря величественно, как статуи. Фидий не вылепил бы своего Юпитера так скоро.

В разноцветных одеждах выстроились эти двадцать пять королей, и такие их особенности, как ряды губ, глаз и ушей, словно отражались в трудах Джона Каспара Лэвейтера. Однако, как у королей, все их носы были орлиными.

Виднелись длинные лисьи бороды серебристо-серого цвета и выбритые, как эмаль, подбородки, словно у девочек, лысины на макушке и локоны Меровингов, гладкие брови и морщины, формы, вертикальные и наклонные, глаза, которые смотрели искоса; один король был глухим, рядом стоял другой, опершись, и совсем не оттого, что был стар. Они были старые и молодые, высокие и низкие, красивые и уродливые, жирные и худые, хитрые и простые.

С оживлённой любезностью наш хозяин принял нас, определив соседнюю беседку для Баббаланьи и остальных, и среди такого множества венценосных, полубожественных гостей могли ли полубоги Медиа и Тайи чувствовать себя не иначе как дома?

Непривычная бодрость Донджалоло удивила нас. Но он пребывал в одной из тех волн отчаянной весёлости, неизменно накатывавших на его сознание после его отказов от усилий изменить свою жизнь. И неразрешённая задача его последней миссии к внешнему Марди бросила его в пучину кутежа. И в нём он совсем не избегал дикого вина, называемого Морандо.

Раб, приносивший сосуд с этим напитком, так и ходил по кругу.

Чтобы не противоречить правде, мы расскажем вам о Морандо побольше. Оно имело сумасшедший острый аромат, как некоторые виды араки, дистиллируемой на Филиппинских островах. И создавало изумительный эффект, проникая и распадаясь внутри клеток мозга, не оставляя ничего, кроме драгоценного хорошего настроения, заполнявшего черепную коробку.

Тем временем украшенные гирляндами мальчики поднялись на головы стоящих идолов и, уперев свои ноги в самых их святых ртах, развесили драпировку из тёмно-красной таппы повсюду вокруг зала так, чтобы, касаясь тротуара, она шелестела от бриза, который дул из грота.

Вскоре показались верные рабы мощного бассейна, порфирового цвета, тщательно вырезанные из дерева. Снаружи виднелись неисчислимые гротескные символы, среди которых по краям были заметны бесконечные ряды королевских ящериц, плавающих вокруг бассейна в перманентном преследовании собственных хвостов.

Специфическая для рощ Вилламиллы жёлтая ящерица являлась одним из символов Жуама. И когда посланцы Донджалоло отправлялись за границу, они несли её изображение как эмблему своего августейшего владельца, сами по себе будучи известными, как Господа Золотой Ящерицы.

Порфировый бассейн,